Земля - Сортировочная - Страница 5

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

И вот сейчас «меченая бригада» шла по улице Мартина Лютера Кинга, и я увязался за ними. Мало того, что с ними был Меркин! Этот козел Меркин, Половинкин и Огрейко шагали, почему-то взявшись за руки, как в детском саду! Все это было очень странно. И вдруг я допер, что они не просто так идут, а таким манером незаметно конвоируют Половинкина!…

И это еще не все! За ними шел Адидас Тимур-Заде, который по-русски знал слов двадцать, да и то не мог связывать их никакими падежами, кроме «ерепены крачи». Адидас Тимур-Заде, который не знал, мужского или женского рода слово «пальто». И этот Адидас Тимур-Заде вдруг оборачивается на своих мужиков и говорит им:

– Собратья! Спешите! Бесценен каждый миг! Тут я, понятно, маленько опупел, и в моей голове молниеносно вспыхнула картина тайной организации, которой у нас на Сортировке просто нечего делать, если не грабить поезд!

Я крался за ними в кустах, как Штирлиц, прятался за деревьями, обнесенными маленькими заборчиками от коз, за хлебным фургоном бежал до столовки, в которой хозяйничала злобная тетка Рыбец, и ни на секунду не упускал их из виду.

– Одумайтесь! - услышал я тихий, но полный силы голос Половинкина. - Братья, одумайтесь! Вы подняли руку на закон, на власть!

Бригадир Орленко не ответил, только Тимур-Заде отрывисто бросил ему:

– Ренегат!

Они взмыли вверх по лестнице на переходной мост, что раскорячился над железнодорожными путями, а я на четвереньках полез под вагонами снизу. За депо они резко свернули в сторону и нырнули в кусты, из которых торчал гипсовый рабочий без ноги (про ногу, конечно, я заранее знал, а снаружи травма незаметна). Я обежал скверик и увидел, как они шагают в сторону карасевского тупика. Я почесал следом и едва успел спрятаться за угол старого гаража, когда они остановились на пустыре перед оврагом.

Огрейко и Меркин отпустили Половинкина, и слесари стали полукругом, прижав его к самому склону.

– Как бы ни был жесток ваш приговор, - сказал им Андрей Половинкин, - но я говорю вам не от своего имени, а от имени закона, правоту которого, заключенную в силе, я понял так поздно. Одумайтесь, слышите меня, о несчастные!…

– Ты можешь говорить что угодно,- глухо сказал Копытин, - но дела своего мы не предадим, как ты.

– Я начинал с вами эту опасную игру, - продолжал Половинкин, - и я был готов умереть за нее. Но теперь я понял, как далеко мы были от истины!…

– Сколько тебе заплатили, изменник? - мрачно спросил Орленко.

– То, что я сделал, не измеряется деньгами и не деньгами будет вознаграждено! - гордо ответил Половинкин. - И мне не жаль погибнуть, если кости мои лягут в основание великого дворца закона! Стреляйте в меня! Я жалею не свою короткую жизнь, а вас - преступников и злодеев! Придет время, и вы раскаетесь!…

– Собратья! - грозно обратился к слесарям Адидас Тимур-Заде.- Назовите кару изменнику нашего дела!

– Смерть, - твердо сказал Орленко.

– Смерть, - повторили Колька Меркин и Израиль Наумович Ниппель.

– Смерть! - прозвучало из уст Копытина и Огрейко.

– Смерть… - прошептал Пантелеев.

– Смерть и забвение! - произнес Дрищенко.

– Воля ваша… - вымолвил Половинкин. - Убивайте… Но помните, сволочи, что вам за меня придется крепко заплатить!…

Слесари молча вынули из карманов детские пистолеты (без присосок, потому что в наших «хозтова-рах» запасных не продавали, а те, что были сразу, сразу и потерялись) и нацелили их на Половинкина.

– По врагу и предателю… - скомандовал Орленко, - огонь!

И тут за депо взвыл Иркутский экспресс. Его вой прокатился тайфуном, и в этом бурлящем, сотрясающем потоке я ничего не услышал - лишь полыхнула бледная вспышка, и Половинкин медленно повалился в крапиву.

Настала такая тишина, словно меня треснули по башке. Но секунду спустя Иркутский экспресс снова завопил, будто его разрывали на куски, и я что было сил помчался прочь с этого места к единственному человеку, который еще мог удержать бандитов, - к участковому лейтенанту Лубянкину.

P. S. В этой главе подтекса нет, а есь обман.

ГЛАВА 5

Как я был у Лубянкина

В нашей Сортировке всего два красных флага - над поссоветом и на доме у Лубянкина. Над поссоветом флаг истрепанный, выгоревший, а у Лубянкина его жена тетя Тоня каждый год к седьмому ноября меняет старый флаг на новый. Из политических атрибутов у Лубянкина дома еще есть портрет Сталина и какая-то грамота в рамке под стеклом.

Все у нас говорят, что из старых флагов тетя Тоня шьет мужу нижнее белье. Только удостовериться в этом никому не удавалось. В нашу общественную баню Лубянкин не ходит, потому что считает, что представитель власти обязан быть уже высшим существом. Даже на огороде он копается хоть и без фуражки, но в форменных брюках и кителе. В детстве я думал, что Лубянкин совсем особенный человек. Однажды я целый день (только обедать домой ходил) просидел в лопухах за уборной Лубянкина. Я хотел проверить, человек он или нет. Нет, решил я тогда, не человек. Человек не может целый день есть, пить и больше ничего не делать. Один лишь Леха Коробкин сумел развеять миф о Лубян-кине, когда на своем мотоцикле врезался в его баню, - и Лубянкин выскочил наружу в одной мыльной пене на голое тело.

Хозяйство свое Лубянкин вел исправно, и порядок у него был образцовый. Из передвижного имущества у него имелось: мотоцикл «Хорьх» (очень старый, списанный со службы и отремонтированный Лубянкиным самолично), корова Пролетарка, котенок Васька (купленный для ловли мышей в подполе за 15 копеек на прошлой неделе у алкаша Сморыгина), свинья Зинка и кабан Враг Народа. Жена Лубянкина тетя Тоня была очень хорошей тетенькой, но какой-то мелкой и суетливой. Продавщица Бескудникова из «промтоваров» признавалась, что за всю ее работу Тонька Лубянкина не давала ей денег бумажками, а все только мелочью, хоть десять рублей. И в доме у Лубянкина полно было всякой мелкой чепухи - занавесочек, салфеточек, вышивок и половичков.